В дорогу решили взять мешочек сушеных личинок, побольше воды и короткий широкий кинжал, который Джи украла три дня назад у одного из надсмотрщиков.
Когда последняя из рабынь, доев свой бузулук, поковыляла к бараку, Дульси решительно отбросила в сторону ее грязную миску:
— Пойдем! Надсмотрщики или играют в кости, или тоже уже спят.
Принцесса и Джи вышли на дорогу, по которой на плантацию привозили продукты и воду. В обратный путь повозки загружали бочонками с уже разделанным эмнусом, и Дульси пришла к выводу, что таким образом везти скоропортящийся продукт можно недалеко. Значит, город или селение где-то рядом, максимум полдня пути.
— И небо здесь странное, — заметила Джи, приноравливаясь к стремительному шагу госпожи. — Днем — ни одной тучки, а ночью, наоборот, — мгла и тьма кромешная. Такое впечатление, что звезды здесь появляются только тогда, когда о них вспомнишь.
— А вон и они, — засмеялась Дульси. — Уже проклевываются.
Была и еще одна причина, почему они решили удирать по дороге. Несколько раз, ночью, Дульси и Джи пробовали уйти от плантации в первую попавшуюся сторону, и всякий раз за порослью болотного кустарника попадали в Нечто, где не было ни света, ни пространства, где они с каждым шагом как бы деревенели, умирали по частям, и где, на них, особенно на Дульси, нападала такая головная боль, что они немедленно возвращались. Джи предположила, что это какое-то силовое поле, ограда, стена загона для человеческого скота, потому, мол, их практически не охраняют. Дульси с сутью предположения согласилась, но добавила, что это, скорее, не силовое, а какое-то поле, влияющее на психику. Как бы там ни было, но стена тюрьмы, даже сплетенная из нежнейших цветов, остается стеной тюрьмы.
Они шли уже часа четыре или пять, однако вокруг ничего не менялось. Все тот же мрак, едва тронутый звездным светом, все те же кусты на обочинах дороги, все та же грязь под босыми ногами — холодная, липкая, бесконечная, как весь этот бред.
Слева показался большой валун.
— Присядем, — предложила Дульси. — Что-то я опять начинаю сдавать.
Запрокинув голову, она долго вглядывалась в незнакомые созвездия. Похоже на небо Земли… А вдруг это в самом деле Земля? И, может, ее Ки-ихот и Магг где-то рядом, в крайнем случае — на другом континенте? Почему бы не попробовать еще раз? Ведь мысль внепространственна; она, помнится, несколько раз выходила в детстве на связь с отцом за сотни световых лет.
Дульси сосредоточилась, вызвала в сознании образ Магга. Где же ты, неверный слуга, отзовись! Я прошу и приказываю: отзовись!
И подсознание, и вся вселенная безмолствовали.
Дульси, любопытства ради, попробовала вызвать своего благородного рыцаря. Конечно, его посвящение в Первые Претенденты — не более, чем ритуал, древняя традиция. Магг сказал, что этот голубоглазый парнишка спас ей жизнь, и она просто обязана была произнести соответствующую фразу. Но признайся, Дульси, что ты её впервые в жизни произнесла охотно, без внутреннего сопротивления, даже с радостью. Конечно, она еще не влюблена по-настоящему, да и рыцарь, если она ему не понравилась, вовсе не обязан жениться на внеземной принцессе (тут Ее Высочество почувствовало вдруг укол досады), но если между ними проскочила хоть искра взаимного влечения, его мозг может откликнуться. «Где ты, мой Ки-ихот?! — позвала принцесса. — Мне плохо, я опять попала в беду! Помоги мне, прекрасный мальчишка! Отзовись хотя бы!»
Подсознание и вся вселенная по-прежнему безмолвствовали. А вот головная боль зашевелилась в затылке, будто, личинка эмнуса, зарывающаяся глубже в грязь.
— Ваше Высочество, — вдруг тревожно прошептала Джи. — Посмотрите, впереди что-то светится.
Они осторожно пошли на этот странный свет, который по мере приближения оформился в прямоугольник. И чем ближе они подходили, тем холоднее становилось у девушек на душе, тем непонятнее, а потому и страшнее казалось происходящее. У обочины дороги в темноте ночи, прямо в воздухе, в черном ничто висело… окно. За ним виднелся традиционный для Норманы уголок отдыха: цветущие бело-розовые огромные шары фелисы, газон, бассейн, несколько причудливых пространственных клумб… За окном была не картинка, а настоящая жизнь, потому что ветер занес одну из клумб в бассейн, и она сейчас медленно пересекала его, будто разноцветный нарядный парусник.
— Это Нормана, — прошептала Джи. — Но там, Ваше Высочество, уже весна! Пойдемте туда, госпожа! Скорее! Откроем окно или разобьем…
— Я чувствую подвох, — Дульси протянула вперед руку, стала осторожно приближаться к заветному окну. Оно вдруг дрогнуло, отступило, будто фата-моргана, снова остановилось. У принцессы появилось знакомое ощущение: там дальше Нечто и боль, предел дозволенного, стена. Она ступила еще шаг, и окно заструилось, заколебалось, превращаясь в бесформенный клуб света, мигнуло напоследок и погасло.
— Что это было? — Джи настороженно оглядывалась, словно ожидая, что из тьмы вдруг покажутся надсмотрщики во главе с мерзким Гермой.
— Не знаю. Я ничего не знаю, Джи! Даже названия этой планеты, — устало ответила подруге Дульси. — Может статься, что это такая дыра, где у меня нет даже замка. Но точно знаю одно: я никогда не была и не буду рабыней!
Они снова двинулись в путь.
Часа через два небо стало светлеть, а звезды таять. Так же быстро таяли силы, хотя девушки и подкрепились на ходу. Кусты вокруг дороги стали гуще и выше, напоминая местность, где располагались их барак и плантация.
Дорога сделала очередной поворот, они машинально его повторили и… оказались на плацу возле своего барака, где уже начиналось утреннее построение.
— Я сейчас сойду с ума, — сказала Дульси, чувствуя, что она не в силах двинуться с места. — Эта дорога никуда не ведет! Мы всю ночь ходили по кругу… Ты что-нибудь понимаешь, Джи?!
Поигрывая плеткой, к ним подошел Герма.
— Где вы этой ночью шлялись, потаскухи?! — рыкнул он. — Я приходил в барак после отбоя со своим универсальным инструментом для лечения женских болезней, вас не было на месте. Не вздумайте прятаться от меня, грязные рабыни, — Герма этого не любит. Сегодня после захода солнца соберете каждая урожай еще под тридцатью камнями. А если подобное повторится, я пропишу вам по пять ударов плетью каждое утро! Здесь, на плацу.
Герма ушел, чавкая сапогами по глубокой грязи. Послышалась команда завтракать.
В это же время в комнату, где спал Максим, деликатно постучав перед этим, заглянул Тофик.
— Мой господин, — Джинна-недоучку, как и Максима, переодели в пурпурную тогу, и он в этом дорогом и непривычном одеянии чувствовал себя явно не в своей тарелке.